Любовь Дягилева: «Жертвенная любовь часто оказывается иллюзией. Жертвенность (Жертвенная любовь)

По повести Н.С. Лескова “Несмертельный Голован”

“Что вы сделали одному из малых сих – то сделали Мне”.
(Мф. 25, 40-45)

Головану дано было прозвище “несмертельного” вследствие всеобщего убеждения, что Голован человек особенный, человек, который не боится смерти. Он был огромного роста, смугл, круголиц с голубыми глазами, с подстриженными волосами, усами и бородой. Спокойная и счастливая улыбка всегда озаряла его лицо, играла на устах и в умных добрых глазах. Голован ходил всегда очень скоро, будто спеша, но не ровно, а подпрыгивая с левой ноги. В этом была тайна, которую нельзя объяснить сразу.

Голован проживал в огромном сарае, подаренном ему за какую-то услугу, оказывать которую он был большой охотник и мастер. В одной половине сарая жили сестры Голована и его мать, а в другой были стойла для коров. На чердаке помещались куры. Сам Голован спал зиму и лето в стойле, около быка, не боясь холода. С зарею он выгонял свое стадо на росу, выбирая лучшую траву на обрывах реки. Молоко и сливки, которые Голован поставлял жителям города, славились своими качествами.

Часто, когда Голован сидел у забора и следил за коровами, к нему подходили и взрослые, и дети, которым он рассказывал множество священных историй. Простые люди нередко обращались к Головану за советом. Чаще всего приходили с вопросами о семейных неладах или расстройстве в хозяйстве.

Голован слушает и улыбается, а потом взглянет на собеседника и ответит:

– Я, брат, плохой советник! Бога на совет призови.

– А как Его призовешь?

– Ох, брат, очень просто: помолись да сделай так, как будто тебе сейчас помирать надо. Вот скажи-ка мне: как бы тогда сделал?

Собеседник ответит, а Голован скажет:

– А я бы, брат, умирая, вот как лучше сделал.

И расскажет, по обыкновению своему, весело, с всегдашней улыбкой.

Должно быть, его советы были очень хороши, потому что всегда их слушали и потом очень за них благодарили.

Поводом прозвать Голована “несмертельным” послужило следующее событие. В городе Орле и в его окрестностях началась губительная эпидемия, прозванная народом “пупырух”. У человека появлялись нарывы, жар, заболевшие умирали быстро, ослабевали и засыпали навеки. Но до последней минуты больного мучила страшная жажда. Поить водой умирающего – в этом заключался уход, но он отсутствовал. Тот, кто подавал пить больному, вскоре сам заболевал. По домам два или три покойника лежали рядом. Последний жилец ставил себе у изголовья ведро с водою и черпал, пока поднималась рука, потом сосал до смерти мокрую тряпку.

В такие горестные минуты общего бедствия Господь выдвинул из народа героя бесстрашного и самоотверженного – Голована. Он безбоязненно входил в зачумленные лачуги и поил зараженных не только водою, но и молоком. Ближайшая вымирающая деревня была расположена за рекой, а лодки у Голована не было. Он снял с петель сарайные ворота и утром до зари переправлялся на них на другой берег, ходил из избы в избу, чтобы смочить засохшие уста умирающих, напоить не способных уже поднять голову.

Если умирал последний член семьи, Голован закрывал дверь, поставив мелом на ней крест в знак того, что все жители дома уже скончались.

Смертельная язва Голована не касалась – ни скот его, ни домашние – никто не заболел. С тех пор о доселе малоизвестном Головане все узнали и стал он легендарным местным героем, так как, по словам простонародья, он “изничтожил саму язву, не пожалев за народ своей теплой крови”. Все считали, что он владел тайной, которая помогала ему не заболеть.

На эту тайну пролил свет некий пастух Панька. Народ же обратил ее в легенду.

Утром, перед зарей, Панька выгнал своих коров к берегу реки. Было еще очень холодно, поэтому Панька закутался с головой в свою дырявую одежонку, прилег и заснул было, как вдруг показалось ему, что кто-то на противоположной стороне реки спускается с кручи. Вот человек сошел к реке, стал на воду и идет. Идет будто посуху, только костыльком подпирается. Сначала Панька оторопел. Начало светать, и Паньке захотелось подойти к самой воде, через которую только что прошел таинственный человек. Подошел Панька и увидел мокрые ворота и шест. Дело выяснилось: это, значит, плыл, стоя на воротах, несмертельный Голован. “Верно, он пошел каких-нибудь осиротевших ребятишек молоком попоить, ведь у него всегда за пазухой бутылки с питьем”,- решил Панька.

И захотелось ему самому на воротах покататься. Взял он шест, да и переплыл на ту сторону, где Голованов сарай стоит, сошел на берег, погуливает. Вдруг слышит, Голован кричит с другого берега: “Эй, кто мои ворота угнал? Давай назад!”

Панька был трус и спрятался в ямку. Тогда Голован сбросил одежду, связал ее, положил на голову и поплыл, хоть вода и была очень холодная. Он переплыл реку, начал было одеваться, но вдруг глянул себе под левое колено и остановился. Было уже светло, вдали появился парень с косою. Голован громко крикнул ему:

– Милый, дай скорее косу!

Парень подал ему косу. Тогда Голован, оттянув одной рукою икру у своей ноги, в один миг отрезал от нее большой кусок мяса и швырнул мясо в реку.

Голован зажал обеими руками свою рану и упал. Панька, позабыв свой страх, подбежал, взял вместе с парнем Голована, и они потащили его в избу. Тут Голован велел скрутить ему полотенцем рану как можно крепче, чтобы кровь перестала бежать. Голован попросил поставить около него ведро с водой и Паньке велел никому не рассказывать про то, что видел.

Мужики ушли, трясясь от ужаса, и всем все рассказали. А услышавшие рассказ крестьяне сразу сложили народное поверье: “Голован это сделал неспроста. Он, исстрадавшись душой за людей, принес в жертву кусок своего тела, тем самым за всех отстрадал. А сам он не умрет, потому что у него, видно, есть “живой камень”, от которого он человек “несмертельный”. (В Евангелии есть такие слова: “Камень же есть Христос”,- Ред.)

Поступок же этот объяснялся очень просто: увидев чумной нарыв на своей ноге, Голован поскорее отрезал его вместе с мышцею ноги, отчего и хромал потом всегда.

Голован был глубоко верующий человек. Он часто ходил в собор к отцу Петру на исповедь и просил священника: “Посрамите меня, батюшка, я что-то себе очень не нравлюсь”. “Совесть его белее снега”,- говорил отец Петр, который понимал и любил Голована.

Праведный и самоотверженный человек был Голован. Пока жизнь его была окружена легендарным вымыслом, все казалось невероятным, а когда узнали о его поступке доподлинно,- то прояснилась его святая простота. Одушевлявшая его Совершенная Любовь поставляла его выше страхов и даже подчиняла ему природу.

Романтики, как правило, далеки от мудрости: если они возьмутся описывать любовь, то можно заранее ожидать рассказа об исключительной страсти или о прекрасном и возвышенном подвиге, совершаемом, как минимум, во имя всего человечества. Здесь будут художественно безупречные декорации и благородные мизансцены. И, разумеется, герою будет сопутствовать удача, в крайнем случае, - красивая драматичная борьба, пусть и с заведомо предуготованным поражением.

Между тем, великое лучше всего проявляется в ничтожном, и как справедливо заметил Рабиндранат Тагор,

Не тем себя сиянье возвеличило,

Что светит в беспредельной высоте,

А тем, что добровольно ограничило

Себя росинкой на листе.

И потому рассказ о жертвенной любви требует, скорее, документальной, непостановочной истории. Декорацией пусть послужит засиженный и пропахший бродягами уголок столичной «Площади трех вокзалов», а героями - двое старинных университетских друзей, один из которых к тому времени стал иеромонахом московского монастыря. Если в описываемом происшествии и можно разглядеть подвиг, то следует признать: он не увенчался успехом - спасти жизнь человека не удалось.

Действие предваряется будничной мизансценой, наблюдать которую можно практически каждый день: сотни людей в беспорядке пересекают площадь, спускаясь с пригородной электрички в метро или пересаживаясь с одного поезда на другой.

Начало действию полагает испуганный женский вскрик и взволнованный гул толпы: люди начинают сбиваться в кольцо, окружая какую-то темную фигуру, распластавшуюся по земле.

Повздорили двое нищих. Один из них сильно оттолкнул приятеля и тот, неудачно упав, ударился затылком о край ступени. Рана оказывается опасной: кровь льется ручьем, образуя большую грязную лужу. Прохожие, оказавшиеся невольными свидетелями происшествия, цепенеют, будто пораженные столбняком. И действительно, перед ними умирает человек. Отвернуться и уйти, сделав вид, что это дело тебя не касается, невозможно. Потом, наверное, стоило бы больших усилий помириться с самим собой. Но двинуться вперед и сделать что-то полезное в данной ситуации не хватает сил. Умирающий настолько отвратителен, что едва походит на человека: вся голова его покрыта какими-то страшными язвами; запах тлена и нечистоты создает невидимый, но совершенно непреодолимый барьер. Зажатые отвращением и собственной совестью люди не двигаются.

Единственным человеком, не охваченным всеобщим параличом воли, оказывается молодой иеромонах. Он раздвигает толпу, подходит к распростертому телу, резким движением отрывает рукав своей одежды, и без колебаний погружает руки в этот смердящий сверток тряпья, пытаясь сделать раненому перевязку.

Прибывшая карета «скорой помощи» освобождает людей от гнета совести и кольцо вокруг пострадавшего начинает быстро таять. Надев резиновые перчатки, санитары упаковывают бездыханное тело в специальный мешок, укладывают в машину и увозят. Монах, испачканный грязью и кровью, оглядывается вокруг, ища, где бы привести себя в порядок... И встречается взглядом со своим товарищем, которого, кажется, вот-вот стошнит от увиденного. Странное дело: тот, кто достойнее прочих проявил себя в критической ситуации, чувствует необходимость оправдываться: «Понимаешь, - с виноватым видом говорит он. - Я случайно взглянул на его руки. А там, на этой руке, морщинки, как у моего отца».

Один уважаемый писатель, читая житие известного католического святого, был сильно смущен рассказом о том, как тот обнимал замерзающего нищего, согревая его своим телом. «Христианская любовь - одно сплошное лицемерие. - Утверждал он. - Можно искренне и страстно обнимать прекрасную женщину, которая пахнет розой. Но обнимать нищего, вдыхая смрад из его пасти, можно лишь стиснув зубы». Между тем, любой может заметить, что отец меняет подгузник своего маленького сына с умилением. Очевидно, в долгожданном первенце для него не существует никакой скверны. Как не существует для уже взрослого сына неприятного запаха, источаемого дряхлым телом любимого отца. Так в минуту вдохновения человек способен позабыть о голоде. И часто любовный, поэтический аффект души оказывается сильнее физиологического отвращения.

«Любовь к своим естественна и понятна. - Возразят нам. - Быть может, она вообще обусловлена биологически. Но как можно любить ближнего? Ведь это случайно встретившийся и совершенно чужой тебе человек?» Можно предположить, что монах, делая перевязку бомжу, совсем не замечал его нечистот и язв, ведь он увидел знакомые отцовские «морщинки на его руке». Это подобно тому, как, встречая в чужом краю земляка, мы радуемся и заключаем его в объятья, которых он, может быть, по своим личным качествам совсем не достоин. Этот человек, сам того не подозревая, напоминает нам об оставленной Родине, подлинном предмете нашей любви, и потому оказывается согрет радушием, которого не чаял.

Так «таинственная и непонятная» христианская любовь к ближнему оказывается возможной. Но необходимой предпосылкой к ней является любовь к своим - отцу, матери, брату. Ведь тому, кто никогда не любил родного отца, «морщинки на руке» ближнего не могут сказать ничего.

Из происшествия на площади видно, что любовь имеет поэтическую природу. Ведь поэзия - это отнюдь не зарифмованные строки, а особая разновидность родства, образованная между вещами промыслом Божьим. Произнесенное имя «Достоевский» пробуждает воспоминания о туманном Петербурге и наводит на мысль о русской идее. «Че Гевара» приводит на ум слова «Куба» и «революция». Так и для того, кто близок к святости и потому особо чувствителен к поэзии мира, морщинки на руке пожилого незнакомца заставляют увидеть в нем родного, любимого человека.

Но вот какое дело: у любого старика на руке морщинки. Сколько же отцов способен обнаружить в мире герой нашего рассказа? И сколько добра, невозможного для других, он способен сотворить? Красивой девушке готовы прийти на помощь десятки мужчин. А некрасивой?

Ей и многим подобным людям, которым нечем заплатить за добро, может помочь лишь та сила, которая «не ищет своего». Платон называл подобную любовь словом «агапэ», что означает «жертвенная», и считал ее совершенной. В отличие от остальных видов любви, она оставляет человеку свободу и поистине царский суверенитет, ведь если Ромео не может жить без Джульетты, а Пушкин тоскует вдали от друзей, человек, имеющий в себе агапэ, никогда не останется сиротой. Для того чтобы обрести отца, ему нужно всего лишь взглянуть на руки ближнего своего. Жертвенная любовь ничего «не боится», потому что не может оказаться несчастливой. Так и сегодня, совершенно будничным образом сбываются слова Христа: «Нет никого, кто оставил бы братьев или сестер, отца или мать, жену или детей ради Меня и Евангелия и не получил бы во сто крат более братьев и сестер, отцов, матерей, и детей во время сие, среди гонений, а в веке грядущем жизни вечной».

Жертвенность (Жертвенная любовь) как качество личности – способность бескорыстно делиться любовью, сознательно и добровольно принимать на себя карму любимого человека, ответственность за его судьбу, и в горниле своей любви сжигать его плохую карму, получая от этого несказанное счастье.

В больнице лежала больная девочка. Она очень тяжело болела. Единственное, что могло спасти ее жизнь, — это переливание крови от её маленького брата. Объяснив процедуру переливания крови, врач спросил мальчика, согласен ли он дать свою кровь сестре. Малыш сначала побледнел, посмотрел на мать в нерешительности, но тут же утвердительно кивнул головой и сказал: — Да, согласен, я очень люблю Лизу, если это её спасёт, согласен.

Во время переливания крови он лежал на койке, поставленной рядом с кроватью Лизы. По временам он поворачивал к ней лицо и улыбался. Потом выражение его изменилось, он взглянул на стоящего рядом доктора и спросил: — Когда я начну умирать? — Умирать? — удивился врач. — Ты не умрёшь. Мы только дадим Лизе немножко твоей крови.

Малыш с облегчением вздохнул и широко улыбнулся. Бедный мальчик думал, что всю его кровь перельют Лизе. И он дал на это свое согласие! Он жертвовал своей жизнью, чтобы спасти жизнь любимой сестры.

Любовь предполагает жертвенность. Самый первый её пример – безусловная, жертвенная любовь матери к ребенку, когда она ставит его благополучие на первое место. Жертвенная любовь – это самозабвенное стремление служить объекту любви.

Однажды к царю Соломону, известному своей мудростью, пришли на суд две женщины. Они жили в одном доме и были соседями. Обе недавно родили ребенка. Прошлой ночью одна из них задавила своего младенца и подложила его к другой женщине, а живого у той взяла себе. Утром женщины стали спорить, каждая доказывала, что живой ребенок ее, а мертвый – соседки. Так же спорили они и перед царем. Выслушав их, Соломон приказал принести меч. Меч немедленно был принесен. Ни минуты не раздумывая, царь Соломон молвил: – Пусть будут довольны обе. Рассеките живого ребенка пополам и отдайте каждой половину младенца. Одна из женщин, услышав его слова, изменилась в лице и взмолилась: – Отдайте ребенка моей соседке, она его мать, только не убивайте его! Другая же, напротив, согласилась с решением царя. – Рубите его, пусть не достанется ни ей, ни мне, – решительно сказала она. Тут же царь Соломон изрек: – Не убивайте ребенка, а отдайте его первой женщине: она его настоящая мать.

Соломоново решение стало следствием проверки на правдивость, силу бескорыстной и безусловной материнской любви, жертвенность и самоотречение.

Жертвенность — добродетель, состоящая в самоотречении ради исполнения заповедей любви к Богу и ближнему. Высшими формами жертвенности являются мучениченичество и смерть.

Истинная жертвенность всегда держится не просто на чувстве долга, но на любви. «Если я раздам всё имение мое… а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор.13:3).

Святитель Николай Сербский говорил: «Всякая добродетель рождает жертвенность. Совершенная добродетель рождает полное самоотречение. Высшая добродетель – любовь – рождает совершенное самоотречение».

В чём состоит жертвенная любовь? В готовности делиться любовью и, тем самым, принимать на себя ответственность за любимого человека в виде разделения его кармы. То есть, при принятии ответственности возникает карма. К примеру, любящая жена принимает на себя карму мужа, соответственно любящий муж жертвует собой, принимая и разделяя карму жены. Ни он, ни она не знают, какая у другого карма, но добровольно «подписываются» на неё.

Принятие чужой кармы дорогого стоит, фактически это уровень подвига, так как у другого может быть очень плохая карма, то есть незавидная судьба. И только любящий человек готов на всё это. Даже не зная об этой философии, любящий реально ощущает, как он берет карму в виде ответственности. И этот героический поступок его очищает и делает счастливым.

Философ Вячеслав Рузов задаётся вопросом: – А как же жить такому человеку, который, любя, берёт на себя карму другого человека, как же он ещё не умер, и почему он такой счастливый и вдохновлённый взять на себя ещё больше кармы? И теперь мы узнаем главный секрет. Если тот, кто делит карму с другим, делает это с любовью, то Бог сжигает эту карму, и этот огонь превращается в счастье. Это - великий секрет жертвенной любви.

Когда мы, любя, берём на себя карму любимого человека, она сгорает в огне нашей жертвенности и превращается в счастье человека, отдавшего себя на служение любимому. И это счастье одно из самых наивысших в материальном мире. Тот, кто его испытал, больше не может получить радости ни от чего другого.

Но помните и другую сторону этой науки: если мы жертвуем с раздражением, с нежеланием, с оскорблениями, с завистью, с жадностью или вожделением, то принятая на себя карма не сгорит, а превратится в яд и отравит нашу душу, превратив наше сердце в камень. Тот, кто жертвует с любовью - становится счастливым, а тот, кто жертвует с ненавистью, становится несчастным человеком.

Словом, жертвенная любовь показывает способность делиться любовью, то есть, принимать ответственность за любимого человека посредством разделения с ним его кармы, его судьбы; способность достигать вершин счастья за счёт умения делиться с другими своей любовью.

Прав был философ Платон, сказав: «Стараясь о счастье других, мы находим своё собственное».

Петр Ковалев

Любовь - что может быть в том слове?
Лишь буквы в слове, только и всего.
А вдумайтесь немного, сколько там родного,
И сколько нежности для сердца твоего!

Рождается дитя и сразу - же любимо,
Растет, и матери не чают в нем души.
За руки водят, с ним неразделимы,
Родителям любовь даруют малыши.

Проходит время, замуж вышла иль женился,
Своих детей родили, в школу повели …
С любовью в сердце мать за детей гордится,
И внуков любит, дети счастье родили …

Жить не любя...

Любовь идет туда,где ее ждут.
Любовь идет к тому,кто в нее верит.
Лариса Чугунова

Любовь идёт туда, где ждут.
Любовь идёт к тому, кто верит.
Кто чувству дать готов приют
И сам откроет в душу двери.

Любовь – не сказка, не игра
И не бывает по-нарошку.
Порой хрупка, порой мала
И места заняла немножко.

Но всё равно не терпит лжи
И эгоизма и цинизма.
Любовь – и истина и жизнь.
Прекрасна и бескомпромиссна.

Любовь не имеет имя,
Оно ей не дано.
Но между, между двоими
Возникнет всё равно.

Любовь не имеет возраст
И не имеет срок.
Но с любовью каждый просто
Не будет одинок.

Любовь не имеет дома
И нет у ней врагов.
Но каждому знакома
С младенческих годов.

Хоть нет в ней плоти, кожи,
Но смерть с ней не страшна.
Я знаю, что похоже
Нам всем она нужна.

Любовь - она, как голубь белый,
Имеет два больших крыла.
Коль нет любви-её ты делай,
Чтоб в каждом сердце ожила.

Любовь чудесна и безбрежна,
Как белоснежное перо.
Тебя коснётся очень нежно
И принесёт тебе добро.

Любовь, любовь, она, как птица,
Как стая вольных голубей.
В сознанье сможет поселиться
И стать защитою твоей.

Любовь как-будто не причём,
такое тоже ведь бывает.
А сердце бьётся горячо
и жизнь на части разрывает...

Но есть предчувствие одно,
что непременно принца встретит.
Как не крути, да всё равно -
принцессой стать, как видно, светит.

Пожалуй, был он искушён,
а цвет её никем не тронут.
Вопрос женитьбы был решён,
в любви, казалось - оба тонут.

Ликует празднует народ -
невеста хороша собою.
Принц под венец её ведёт,
ей так положено судьбою.

И вот - законная жена,
а может...

Я знаю, как создать «Любовь»
Без лишних и не нужных слов.

Возьмём два литра уважения,
Добавим ложку восхищения,
Щепотку ревности – для смеха,
Грамм триста счастья и успеха,
Добавим жертвенности грамм
И благородства килограмм.
Сомненья на конце ножа…

Придумать форму для коржа.

В начинку: верности кило
И понимания заодно.
Доверия на пару ложек,
Кокетства мы добавим тоже.
Всю форму смазать откровением,
Присыпать сверху всё терпеньем…

Продукт готов для запекания
На...

Любовь моя, спасибо за Сюрприз!
Не ожидал, что возродится снова,
Что явится, что я, под рифмы сонма,
Паду пред нею, безусловно, ниц…
И, зазвучав, с весенним пеньем птиц,
Цветов услышу запах медоносный,
Трав и грозы, озона клич несносный,
От соловьёв новоявленный спич,
Меня сразит в объятье полуночном…

Я вышел, как, из обречённой комы,
Открыв глаза, смысл жизни ощутив,
Зарифмовал, строкою осмысленной,
Явление возврата, с преисподней,
Воспев Природы гармоничный Мир!